Милош Елич — сербский музыкант и автор песен. 12 лет работы саунд-продюсером самого известного коллектива Украины. Милош вложил очень много в тот звук  “Океан Ельзи”, который заставляет целые стадионы вибрировать на одной частоте. Лера Чачибая расспросила, что нужно сделать украинским музыкантам, чтобы их песни в один голос скандировал “Олимпийский”.

Я люблю истории о том, как музыкант присоединяется к группе. Расскажи эту историю.

Я как-то попал на концерт академической музыки. Это было выступление диджея с оркестром. Там я познакомился с Виталиком Телезиным, который на тот момент был саунд-продюсером группы “Океан Ельзи”. Через 2 месяца мне позвонил Сергей Товстолужский и сказал, что он по поводу аранжировок для рок-группы. Я пришел на первую репетицию, а это оказались “Океан Ельзи”.

Как-то Славик сказал, что у него есть вопрос, надо встретиться. Он предложил мне присоединиться к группе. Рациональная сторона моей личности подсказывала, что в Сербии на тот момент рок-музыка — это хобби, не призвание.

Самый глупый вопрос, который можно себе представить: если не музыка, то что?

Я даже не представляю себя без музыки. Так давно занимаюсь ею. Оказалось, 26 лет, а мне 35. А начал увлекаться музыкой в 9. Играл на фортепиано. В 10 переехал в другой город, где начал петь в детском хоре. В 11 я стал солистом. В 13 у меня была первая профессиональная запись.

Я даже не представляю себя без музыки. Так давно занимаюсь ею. Оказалось, 26 лет.

А приятно вспоминать консерваторию и классическое направление в музыке?

Этот вопрос о музыке, которая пережила 400 лет. Время — лучший критик. Если какое-то произведение спустя 400 лет кажется актуальным, значит, оно настолько архетипно написано, что будет актуальным через 1000 лет.

Время — лучший критик. Если какое-то произведение спустя 400 лет кажется актуальным, значит, оно настолько архетипно написано, что будет актуальным через 1000 лет.

Мне кажется, музыка ХХ века — отличный пример того, что фильтр временем ещё не прошел. Поэтому нам кажется все хаотичным, мрачным, неразборчивым. Но если послушать определенные шедевры этого времени — они действительно передают те эмоции и состояние, которые композитор вложил в них.

А кто из современных композиторов есть у тебя в фонотеке? 

Мне очень нравятся американские минималисты: Филипп Гласс, Джон Адамс, Стив Райх. Также люблю очень эстонского композитора Арво Пярт. Из ХХ века — Игорь Стравинский.

Сейчас в Украине для музыкальной индустрии и культуры  особенный период — фокус наведен не только внутри страны, но и извне. На твой взгляд, чего же все-таки не хватает в музыкальной индустрии в плоскости цеховой солидарности?

В этой плоскости все так, как и должно быть. Дело не в солидарности, дело в полном отсутствии правильной четкой инфраструктуры. Она отсутствует в Украине.

Если мы говорим о том, как сделать лучше, то нужно смотреть туда, где это уже сделано лучше всего. Америка, Великобритания, Франция и Германия — четыре страны, в которых шоу-бизнес работает как индустрия. Профессия музыкального продюсера в США существует с начала XX-го века, то есть 100 лет.

Хотя есть одно большое “но”: когда все превращается в индустрию, иногда теряется искусство. При этом каждый музыкант должен понять, насколько он хочет заниматься искусством, а насколько шоу-бизнесом.

С искусством в Украине все в порядке. Есть музыканты, талантливые люди, студии. Но если мы говорим о шоу-бизнесе, то тогда приходим к радио, площадкам, промо, отсутствию желания заниматься незнакомой группой.

Если представить музыкальную индустрию как одну систему, какие пробелы в Украине самые зияющие?

Проблема интеллектуальной собственности. Её ликвидация решит 70 % всех недочетов. Когда Адель решает записать песню, она смотрит на деньги, которые при этом платит, как на вклад. То есть она инвестирует в песню, а потом эти деньги она все равно вернет. Потому что бизнес работает.

Группа The Beatles в 1966-м году перестали играть концерты. Они сидели в студии и занимались творчество, продавали музыку. Таким образом и зарабатывали. В Украине на данный момент запись песни подразумевает повод сыграть концерты. Вы знаете, кто такой Пол Анка?

Конечно.

А знаете ещё какую-то песню, кроме “My way”? Ему хватило только одной. Полу было 24, написал один шедевр. Дальше он может получать от этого свои дивиденды и работать нормально. По-моему, это правильно.

Пиратство — это воровство. Пока не дойдет до каждого из нас, что это так, ничего не поменяется. Нужно, чтобы система работала. Представьте себе, сколько группа должна сыграть концертов в год, чтобы участники группы могли нормально существовать, и чтобы при этом у них остались деньги на запись новых песен, репетиции, покупку новых инструментов?!

Пиратство — это воровство. Пока не дойдет до каждого из нас, что это так, ничего не поменяется.

Хороших саунд-продюсеров в Украине по-прежнему единицы. Как ты считаешь, это уникальная профессия? Если да, то в чем её уникальность проявляется?

Она уникальна на наших просторах, потому что здесь отсутствует образование. Университета Беркли нам не хватает. Музыкальный продюсер — это ремесло. Как и любое другое ремесло, оно лучше всего передается на практике, когда есть мастер и подмастерье.

Человек не должен быть голодным для того, чтобы писать песни. Хотя не знаю, что бы мне сказал на это Гил Скотт-Херон.

В Японии считают, что искусством нельзя зарабатывать, им могут заниматься только состоятельные люди. С точки зрения чистого искусства,  это имеет смысл. Точно также каждый артист должен понимать, нужна ли ему публика. Я сторонник того, что искусство без публики — это что-то неполное. Искусство — это коммуникация.

 Я сторонник того, что искусство без публики — это что-то неполное. Искусство — это коммуникация.

Чего не хватает украинской публике?

В Украине публика отличная. Она очень быстро реагирует, поет песни, танцует, она не стесняется. Я помню тот период, когда мы играли в дворцах культуры. Представьте себе, концерт группы “Океан Ельзи”, которая играет рок-н-ролл, в ДК с сидячими местами. Был такой дисбаланс, пока все не решались встать.

Цель концерта — это катарсис. Знаете, круто смотреть на публику, которая идет с концерта и напевает песни. Для того, чтобы катарсис произошел, надо прожить эти эмоции, иначе не получится.

Весь зал поет вместе с группой — как это? 

Эти моменты, как магическое слияние: когда ты понимаешь, что коммуникация с публикой замкнулась. Когда публика поет песню — это одновременно зарядка и разрядка. Чувствуешь себя так, будто в поле выкричался.

Как ты с позиции музыканта понимаешь слово “радиоформат”?

Радиоформат — это то, что, как правило, берут на радиостанции. Мы понимаем, что это означает определенное звучание, которое не должно быть жестким или мягким.

Любая радиостанция должна обеспечивать свои рейтинги. Они делают соцопросы. Радио понимает, какая у них целевая аудитория, и что она любит слушать. Поэтому радиостанции стараются давать то, что слушает аудитория, чтобы был больше рейтинг, чтобы можно было дороже продавать рекламу и легче выживать.

Есть еще понятие чуйки. Когда Слава принес песню “Без бою” в первой версии, мы не были в восторге. Но он был уверен — песня очень хорошая и её надо сделать. Лучше всего, когда твое внутреннее ощущение, эстетическое восприятие резонирует с большинством. Тогда ты не подстраиваешься, а просто пишешь музыку, которая тебе нравится.

Есть еще понятие чуйки. Когда Слава принес песню “Без бою” в первой версии, мы не были в восторге. Но он был уверен — песня очень хорошая и её надо сделать.

Не могу отпустить тебя, не пофилосовствовав на тему группы, чье мастерство находится за пределами постижимого.

Я услышал как-то историю о том, как писали некоторые альбомы The Rolling Stones. Мы писали альбом “Брюссель” с бельгийским звукоинженером. Его коллега записывал The Rolling Stones в Париже. Он поделился очень интересным опытом. Во время записи The Rolling Stones сидел секретарь, который все время отмечал их действия. В любой момент Кит Ричардс мог сказать: “А верните то, что мы играли в начале репетиции”. Они в студии просто джеймили, импровизировали. Получалась песня. Хотя это и опровергает все то, что я говорил.